В облаках над головой стали все чаще и чаще появляться узорчатые разрывы, и каждый раз, когда в разрывы эти заглядывали торопливые, злые луны Джея, под ногами от каждого кустика и каждой былинки ложились веером на землю сразу несколько теней. Тоже злых и торопливых.
А потом он услышал птиц. Ночных птиц Джея, которые перекликались в темноте своими перекатывающимися голосами, так похожими на скрип попавших под каблук черепков.
Он почти никогда не видел этих таинственных порождений ночи, днем таких невзрачных, что глаз не останавливался на них. Но ночь была их временем. Точнее, временем их голосов. И Павел умел читать эти странные голоса.
Сейчас они говорили между собой о том, кто потревожил их, птиц ночи. И, подчиняясь тому, что подсказали ему птицы, Павел свернул с тропинки и двинулся поперек довольно глубокой, заросшей дьявольски колючим кустарником балки. Впрочем, и тут ему удавалось двигаться достаточно бесшумно. Только пару раз из-под ног посыпались вниз, в тихо журчащий там ручеек, мелкие камушки, сухая земля. И птицы заметили его.
Павлу это не понравилось. Кто знает, может быть Циньмэй не хуже его разбирается в звуках ночи. Наверняка - лучше. Он стал двигаться еще тише, напрягая уже привыкшее к ночному мраку зрение, чтобы максимально использовать те короткие мгновения, когда торопливые луны Джея высветят зыбкий пейзаж вокруг.
И все-таки свет, мелькнувший слева - вдалеке, меж ветвей, - был для него неожиданностью. Это был еле заметный трепетный свет свечи, теплящейся за каким-то укрытием, отсекающим ее из поля прямой видимости. Тьма образовывала вокруг этого пятна света неправильный четырехугольник. Окно. Это, без сомнения, было окно.
Павел сверился с индикатором, теперь прикрыв его ладонями. Похоже, что он действительно вышел на цель. Теперь действовать надо было с удвоенной осторожностью. Он короткими, бесшумными перебежками преодолел пространство, отделявшее его от неказистого каменного сооружения, которое он сначала и не приметил в ночном мраке.
Это был сложенный из здешнего тяжелого камня дом. Должно быть, еще самые первые переселенцы воздвигли его непонятно за каким чертом в этой лесной глуши. Впрочем, может, леса в те времена здесь как раз и не было - преобладали все больше с Земли завезенные породы деревьев и кустарников.
Когда-то дом был, по всей видимости, двухэтажным, как и та вилла, которую они покинули, но от второго этажа, насколько об этом можно было судить в кромешной тьме, мало что осталось.
Вокруг дома была возведена солидная стена. Тоже каменная - на века. Но они уже прошли - эти века, и стена местами осела, дала трещины, а окно, которое своим светом выдало ему местонахождение Цинь (или кого-то другого), было видно издалека благодаря тому, что часть стены вообще рухнула, образовав широкий проем.
К сожалению, идти прямо сквозь него было бы большой глупостью: если голоса птиц ночи хоть немного встревожили Циньмэй (или кого-то другого, притаившегося там), то она или кто-то сейчас не сводит глаз именно с этой части стены. Не следует считать противника глупее себя.
Но и тянуть резину было некогда. Павел, стараясь не выходить из-за деревьев, взявших в кольцо развалины, обошел дом и, сверившись еще раз с индикатором своего поискового прибора, убедился, что цель, на которую был сориентирован отраженный от Старой Сковородки луч, находится именно там, где он и предполагал: внутри прямоугольника, очерченного стеной ограждения.
Он машинально перекрестился и преодолел короткое расстояние от скрывавшего его кустарника до вполне целой на этом участке стены. Потом он подсветил стену фонариком и прикинул план дальнейших действий.
Выступов и неровностей на стене было вполне достаточно, только вот трудно было сказать, насколько они прочны, эти неровности. Пришлось перекреститься во второй раз и, погасив фонарь, в три приема перемахнуть через стену.
По ту сторону стены буйным цветом цвела крапива. Нашли же что из трав земных завозить в иные Миры господа Первопроходцы! Мысленно чертыхаясь худшими из известных ему слов, а знал он их немало, Павел преодолел расстояние от зарослей жгучей дряни до стен дома. Еще раз подсветил себе фонарем и увидел наконец, что находится в двух шагах от дверного проема.
Сама дверь безусловно наличествовала когда-то и вполне надежно, если судить по единственной оставшейся от нее доске, защищала дом от вторжения всяких посторонних.
Вроде доктора экзоархеологии Павла Сухова, например.
Но время сделало свое дело, и теперь провал двери был практически пуст, и через него уже вполне отчетливо были видны трепетные отсветы свечи.
«Ну что ж, - подумал Павел. - Нет двери, нет и скрипа дверных петель».
Он постоял, вытянувшись в струнку, сдерживая дыхание, прижимаясь к сгнившему косяку и мысленно собираясь в единый комок энергии, а затем, уже не заботясь о том, чтобы не производить шума, чертом-вертушкой влетел в подсвеченную зыбким пламенем свечи темноту.
Под ногами у него бубном загремело что-то жестяное и дьявольски корявое. Естественно, что в своем стремительном развороте он зацепился за это идиотство и чуть было не потерял равновесия. Естественно, что для Циньмэй его появление вовсе не было неожиданностью.
Собственно, ей, видно, было совершенно безразлично, кто и по какой причине вломился в засыпанную по колено сухими листьями комнату-келью, в былые времена служившую, видимо, небольшой детской. Циньмэй стояла на коленях и сосредоточенно пыталась втолкнуть на их места в шкатулке «Джейтеста» кубики, которые почему-то не желали слушаться ее.